РАНЬШЕ
Я искала ее там, под фонарем.
А потеряла тут, в темноте.
Но в темноте было страшно искать.
И еще страшнее найти и нести ее на свет.
А вдруг с ней что-то не то?
А вдруг она вообще не такая?
И я с ней не справлюсь?
А вдруг…
Не вдруг. Ничего не вдруг.
У меня была симфония без главной темы.
Оркестр стоял, барабаны бумкали,
скрипки скрипели, трубы дудели, все вразнобой.
А главная тема сидела в темноте, и ее никак было не сыграть.
Все какие-то обрывки, обрезки нотных страниц, куски.
Ни одеться, ни прикрыться, ни согреться,
Такое вот рубище.
Платье из швов. Но без ткани.
И я как бестолковый дирижер
искала ее на свету, на пюпитре, эту мелодию.
А оркестр ждал и слонялся, раздражался и тосковал.
Ну, когда ж я ее найду?
Я говорила им: где она?
Почем мы знаем, – отвечали они:
Ты дирижер, ты и ищи.
Но я же не композитор, —
Отвечала я: Как же я ее найду!
А кто ее найдет? Пушкин? – огрызались они.
Ищи давай, надоело уже тут слоняться.
Сейчас уйдем все. В другие оркестры.
Ой, ой, не надо, говорила я. Вот, я уже придумала.
Ну, давай, говорили они, шли к своим местам.
Что-то пробовали, какую-то тему, вот-вот, уже близко.
Рассыпалась. Вся рассыпалась. И ушла.
Потому что чужая тема. Не та. Не играется. Не живет.
И все сначала.
И снова тот же цикл.