«На смертный зов хладеющей крови…»
На смертный зов хладеющей крови
нисходит в эти бедные больницы
забытый ангел жертвенной любви,
чей лик сиделки в горе заострится.
И не сомнут упрямый этот дар
ни бытия сметливые законы,
ни горький хлеб, ни пьяный санитар,
ни целый мир, чужой и заоконный.
И силятся хоть что-то сохранить
над бездною хлопочущие руки,
и ловят пульса тоненькую нить…
Помедли, вечность, с воплями разлуки!
Господь, иль кто ещё, оборони,
дай выходить истаиванье чресел
хотя б за верность, что за эти дни
ты в сиротливой сгорбленности взвесил!
Иль не открыл недолгий этот срок,
что позади не суетная нежность?
И ты к надежде слабой приберёг
для полноты прощанья безнадежность,
где лишь одна последняя корысть –
не исцеленье чудом, а отсрочка
с тем, чтоб, таясь – как истину – догрызть
слезу и соль карманного платочка.
* * *