ПОЕЗД
Ничего, ничего. Просто поезд мчится,
и клочок расписанья, прильнув к подошвам,
на минуты разменянный мелочится:
не сморгнешь – и Баковка стала прошлым.
В алюминии новом крыша чужая
заблестит, мигнет, будто крикнув: – Спорим!
И забывшись, а может быть, угождая,
нет-нет, да и прикинется морем.
Даль стращает. Даже если не трусишь.
А пока мы рыпаемся да ищем,
свой гигантский увеличительный суффикс
воздвигать каким-нибудь там Мытищам.
А пока решаешь, зачем ты, кто ты,
за окном старье переходит в ретро.
Несравненно рассказывали анекдоты
остряки сто первого километра.
Говорят: «как с крыши» или «как в реку».
Я не знаю. Не каждый это пригубит.
Просто жить – это, падая, бежать к человеку,
который больше тебя не любит.
На глазах в тузы выходят валеты.
А иные, в харчевнях устав до корчи,
не спросясь, возвращают творцу билеты:
мол, не больно-то надо, затем что – волчьи!
Коронованных карликов крик: – По поням!
Ты, искусство, на горе себе спесиво.
Лишь два голоса вслед тебе: «Я не понял!»
«Я не понял!» и «Сделайте мне красиво!»
Поезда идут по своим скрижалям.
В них порой иные соки забродят.
Ни себя уже, ни других не жаль им.
Словно бы с ума, со скрижалей сходят.
И тогда, как сделав дело благое,
скрежеща и воя, гремят с откоса,
и лежит кровавое Бологое,
людоедских мельниц воздев колеса.
Но ничуть не думая о курносой —
не с косой, со шваброю на вокзале —
мчится, мчится поезд с огромной розой
голубых ветров в челюстном металле.
Позвеню стаканом, лягу, укроюсь.
Ни того, ни этого не миную.
Ничего. Всего-то дел – мчится поезд.
Это только кажется – напрямую.
Он в неисчислимых своих владеньях,
словно ветер, который этаким чертом
или фертом ходит в трех направленьях,
а еще умеет ходить – в четвертом.
1988