«И были мне кошки, и птица была…»
И были мне кошки, и птица была,
и шляпы, и в тёмных прихожих – калоши,
и дождь – по щеке, и листва – по ладоши,
и мыши – по слуху, и. кажется – лошадь –
по самую грудь, да как сажа бела…
– Куда ты? – меня вопрошали всю жизнь
– Куда я? – всю жизнь вопрошал я себя же.
– Гуляй! – наставлял переулок Лебяжий.
Вороний тупик кукарекал: – Держись!
– Согрейся, зимой говорило пальто.
– Не пей, – говорила жена у порога…
Я стар был, а женщины думали, что
я молод.
А мне уже было так много,
как полю…
И я попривык, что плита,
меня накрывавшая, то вышибалась
моими коленями,
то ошибалась,
когда она шлялась за мной по пятам.
Я жил, потому что умел умирать.
Я умер, и был похоронен Тамарой,
умевшей быть злой, не умевшей быть старой
и смахивать слёзы, и память стирать.
И было мне пять, и пятнадцать мне было…
Мне в тридцать везло, а под сто – не везло…
Я был листопадом, и женщин знобило,
я стал снегопадом, и всех занесло,
и вышло мне поле, и небо, и воля,
и сила, и даже свобода была,
и всё бы случилось, да девочка Оля
споткнулась да маслице поразлила…
* * *