«Потрёпанный, чёрта страшнее…»
Потрёпанный, чёрта страшнее,
мужчина, – мой идол, вернее, –
женился на юной красотке.
Неплохо он смотрится с нею
в богемной бывалой тусовке.
Он очень мне нравился в прошлом,
которого нет и в помине.
И было б смешным или пошлым
на что-то надеяться ныне.
Но всё-таки не с сожаленьем,
не как на обтёрханный символ,
смотрю на него с вожделеньем
и вижу влекуще красивым.
Вздыхаю покорно и кротко:
ему я – увы! – не жар-птица,
а то ли замшелая тётка,
то ль бабка, что всё молодится.
О, грустная женская доля!
За что – эта подлая плата:
души не остывшей неволя,
жестокая, скучная правда?
…А юная дева не тужит:
ей хрен этот тоже По нраву.
И гладит по лысине мужа –
по брачно-житейскому праву.
* * *