БИЛЕТ
Поэма спирали
1
Ты спишь, а я присяду на кровать
и думать буду – просто, без затей.
Что нам сначала поздно начинать.
Что надо жить, воспитывать детей.
А там, в начале, подмигнув хитро,
судьба нам шанс не встретиться дала:
я ждал тебя у выхода метро –
ты у другого выхода ждала…
А помнишь? мы бродили наугад,
и падал снег под мягкий свет витрин.
И мы решили, что пойдем во МХАТ.
И был билет. Причем всего один.
И ты сказала, что пойдешь, одна.
(– Ты здесь меня немного подождешь?)
А я подумал: «Нет, ты не должна!»
Но падал снег. И я сказал – ну что ж…
«Ну вот и всё! – подумал я. – И пусть!»
Я ждал, когда ты скроешься из глаз:
«К концу спектакля я еще вернусь,
и провожу ее… в последний раз».
В последний раз! – шли переулки вкось.
В последний раз! – я так решаю сам.
В последний раз! – и ветер шил насквозь.
В последний раз! – и снегом по глазам.
2
Ты спишь, ты спишь… Я вижу, как во сне,
как снег летит на мертвый свет витрин.
Я вижу вечер: ветер, холод, снег,
уютный зал, где выставка картин.
В моих глазах не отражался зал,
в них только тьма и холод – вот и всё.
Тут подошел художник. Он сказал,
что у меня фактурное лицо.
В моих глазах наметился провал,
который я метнул ему в ответ.
Тогда он улыбнулся. И сказал,
что хоть сейчас готов писать портрет.
«В другое время… был бы очень рад…» –
скороговоркой я пробормотал.
(Тогда еще проезжим был Арбат –
писать портрет никто не предлагал.)
Там были вазы чешского стекла,
а между них – рисунки и холсты.
…Тогда еще там девушка была –
красивая. Красивее… чем ты.
Так вот оно! – и вновь очнулась боль:
в последний раз! – и нам не по пути.
Так что ж, судьба свела меня с тобой
лишь для того, чтоб с ней меня свести?
3
Так я подумал… Двигаясь вдоль ваз,
мы впитывали бегло всё подряд.
Вот тигр смотрит – будто бы сквозь нас.
(Когда и где я видел этот взгляд?)
Повыше – ворон (черный, влажный глаз),
он знает все. А чуть правее – рысь,
добычу предвкушает, вот сейчас
она сорвется мягко – сверху вниз.
В глазах у тигра не было огня,
ни отблеска, – а только темный рок…
Так вот портрет! Художник!.. И меня
изобразить бы лучше он не мог.
В глазах у Тигра не было огня…
(«Всего лишь зверь? – Ну что ж, не возносись…»)
…А девушка смотрела на меня.
И видел я, что это смотрит Рысь…
Но тут художник в этот круг шагнул:
«Друзья мои! Вот здесь, среди зверей,
вы встретились на выставке моей…» –
И Ворон мне с картины подмигнул.
«Друзья мои, вот в этот день и час
сама Судьба соединила вас…»
Но вспыхнуло во мне: «В последний раз!»
И я сказал: – Меня невеста ждет.
4
О пошлый фарс, о скверный анекдот…
– Что это значит – вас невеста ждет?! –
она раскрыла свой красивый рот. –
Так вы заявку подали? Когда?
– Пока что нет…
– Так значит, не жена
и не невеста… И пошла одна!
И будет ждать вас? – отвечайте!
– Да…
– И в это все поверить я должна?!
(«Да, ты до Тигра явно не дорос…
Скорее – заяц… Что за ерунда!»)
– Мадам, вы учинили мне допрос.
А кто вам право дал совать свой нос?
(Простите за невежливый вопрос.)
Я вам не заяц, вы мне – не лиса!
Какая муха вас? – случайно не цеце?!
…И краска вся сошла с ее лица.
И краска проступила на лице:
– Я вижу, что не нравлюсь вам. Так что ж?
Зачем же лгать? зачем же эта ложь?
Вас изнутри как будто пламя жжет…
Художник помрачнел:
– Наверняка,
она не знает этого пока,
но чувствует… И вот моя рука –
поверьте мне, что вас никто не ждет.
5
Тут понял я, что здесь, «среди зверей»,
играю в пьесе явно не своей.
Он говорит – и верит, что не врет,
но слишком много на себя берет.
И нам уже друг друга не понять.
Он знает всё – но как он может знать?
И если прав он, то она – права?
И эти мысли перешли в слова:
– Прошу меня простить – и вас, и вас –
я должен убедиться сей же час
в своей ошибке. Мне пора… бежать.
Я слово дал: мой долг его держать.
Она стояла бледная, а он…
Что тут сказать? – я сразу вышел вон
и побежал.
Как весело бежать!
«Он знает все? – но что он может знать!» –
я повторял, от радости паря.
И тень – от фонаря до фонаря –
то таяла, то стягивалась в крест…
А вот и МХАТ. А вот и тот подъезд:
два-три окурка, урна и… билет –
«контроль» надорван.
А тебя здесь нет.
Закрыта дверь. Такие вот дела…
Спектакль окончен, публика ушла.
6
Здесь нет тебя, – но где-нибудь ты есть?
Но где ты, где? И почему не здесь?
Замкнулся круг – вот здесь, у фонаря:
твои слова – в ответ мое «ну что ж…»,
отчаянье, столбняк, тупая дрожь,
она и он, кто прав – не разберешь,
их правда странная, похожая на ложь,
и бег, и тень – все это было… зря?!
Что делать, если некуда спешить?
Ждать нечего. Но надо как-то жить.
Замкнулся круг – и связь оборвалась.
Ну где ты, где? Ну что же ты? Явись! –
ответа нет, молчит глухая высь.
Оскалом звезд поблескивает Рысь,
и в тишине три голоса слились:
Никто не ждет! – Явись! – В последний раз!
…Светил фонарь сквозь матовый плафон,
а рядом был обычный телефон –
и в трубке я твой голос услыхал.
Ты мне сказала, что ложишься спать,
и что, конечно, должен я понять,
что девушке совсем не просто ждать
на улице; что встретимся опять…
– А может быть, не надо? – я сказал.
7
Короткие гудки… («Ну как в кино!..»)
И стало безнадежно все равно:
всему есть, видно, все-таки предел.
И вспомнил я, что ничего не ел.
Домой, домой! – там ужин и кровать.
Я прав? – Я прав, мне нечего скрывать…
И все же… ты подумай: был билет –
она пошла. Тут криминала – нет?
Не стала ждать? – тут не ее вина…
Я упирался в то, что «не должна!»:
будь в том моя вина или беда –
я так не поступил бы, никогда.
Но повторял я много раз подряд,
что сам я тоже в чем-то виноват.
Я должен был сказать всего лишь «нет»,
чтоб по-иному повернуть сюжет.
А что тогда? – да в том-то и секрет!
…Она сказала, что пойдет одна –
и в этом есть уже ее вина.
«Ну вот и всё!» – и не вступая в спор,
уже тогда я вынес приговор.
– А если бы послушалась она?
– Какая разница, теперь-то, боже мой!
Тут понял я, что еду не домой.
8
…Я здесь чужой. Вот надпись на стене,
ступени стертые – они чужие мне.
А я спокоен – с головы до пят.
И вот, перила даже не скрипят.
(«Зачем ты здесь? – она тебя не ждет», –
но шел я, будто кто меня ведет –
предчувствие ответа на вопрос?)
Здесь в тусклом свете гильзы папирос
и прозелень на стенах – купорос,
и в струпьях краски окон переплет…
Но знает этой лестницы пролет
твои шаги… и блеск и радость глаз.
Широкий подоконник помнит нас:
ступени в пляс, а стены вперекос,
когда в лицо волна твоих волос.
А твой этаж не просто полый куб –
он знает запах рук твоих и губ…
Прощание – отрыв – обрыв – и взгляд.
Еще вчера… всего лишь день назад.
. . . . . . . . . . . . . . . .
(«Так значит, это было не всерьез?»)
Но всё сейчас решится. А пока
я вижу кнопку черную звонка…
Твои глаза, опухшие от слёз.
9
…И ничего не надо говорить,
и ничего не надо объяснять.
Вот так, стоять – и рук не разнимать,
вот так, молчать – и глаз не отводить.
И понимать, что мы с тобой одно:
хотим ли, нет – иного не дано.
Да и потом… Пусть даже не с тобой –
но я везде носил тебя с собой.
И девушек знакомых обходил.
И лишь во сне… я мог побыть один.
Да, лишь во сне я прежним был, собой,
куда-то шел и с кем-то говорил,
и, вроде бы, все было хорошо.
Конечно, да, все было хорошо,
но что-то было, будто бы, не так.
Ну да, конечно, всё совсем не так:
здесь нет тебя! – Я начинал искать.
Туда – сюда, но нет тебя… И вот –
деревья, снег, ограда, поворот…
(твое пальто, – о боже! – твой платок!)
Бегу – быстрей! – уже подать рукой…
И радость приходила в эти сны:
меня внезапно настигал покой –
когда тебя я видел, со спины…