ПЕРЕВОДЫ С ХОРВАТСКОГО
АНДРИАНА ШКУНЦА
ОВЦА
Когда я говорю или пишу слово «овца», бумага краснеет, воздух становится густым и пористым. Слоги разбегаются по страницам в поисках прохлады. Под тёплым одеялом рукописи простирается пастбище. Одно за другим в безмерном пространстве бредут стада, а за ними тянутся рассеянные тени овец. Речь делается лёгкой, будто отсвет синевы, отпечатавшийся на вспененной волне. Чувствую кровную связь с теми, кого уже нет с нами. Коротаю бессонную ночь в одиночестве.
Пытаюсь их окликнуть, но они соскальзывают с бумаги. По краям листа остаётся рыхлый след, затоптанный песок, осыпь мелких камней.
От самого Луна до Фортице, от Старе Новале и Жиглена до Метайне, Мандра, Динишке – повсюду натыкаюсь на них взволнованным взглядом. Остров Паг полон овец. Предчувствие тайны витает в воздухе. Шерстяная нитка распутывает хитросплетения картин, выводит на морской простор из духоты леса и сухости выжженного солнцем травостоя.
Тело овцы – мера длины острова от мыса до мыса. Расстояние сужается под пальцами. Она словно след ветра на склоне холма. Долго солнце догорало над его вершиной.
С высоты Святого Вида разбегаются в застланном туманом просторе невидимые тропинки. Споро шагает пастух, и зов его озаряет дорогу зёрнами света.
Овцы на острове рождаются зимой, как и маленький Иисус. В ночь под Рождество повсюду слышится слабое блеяние, нежное зазывание утра. Сквозь завывание бури в короткие зимние дни из каменных домишек, загонов для скота и со всех тропинок доносятся голоса ягнят. Словно сгусток тумана в предрассветной мгле, белеет стадо. Это слабое меканье, эти беспомощные призывы, эта ликующая радость существования! Теснящиеся возле вымени ягнята, будто восковые свечки, освещают ненастный день.
Зимой овцы с трудом влачат свои тяжёлые тени. Огрубевшая шерсть греет как солнце. Соль разъедает губы – остаётся розовый след на корке льда.
Весной блёклая пыль отслаивается от известняка. Под маслиной вызревает полдень. Расцветающая природа сближает всех. Из расщелин в пустотелых утёсах слышится эхо утихших голосов. Крики с другой стороны холма долетают.
На лужайках разбросаны камни, похожие на овец. Даже когда нет их, кажется, что приходят. Плывут кораблями по пастбищу. Разматывают клубок облака вдоль дороги. Нанизываются на неё бусинами, повисшими в бесконечности.
Хранительницы лета стерегут его приближение. Белыми ластовицами в испарившихся лужах издалека кажутся. Перетёрли копытами пыль на узкой дороге. Цветочная пыльца солнца оседает в поздних сумерках. Пылающее пятно сдерживает натиск темноты. Сопротивление, перед которым твёрдость отступает, возвращаясь к мягкости.
Холмы ещё хранят тепло заката, хотя хребтами уже лунный свет отражают. Овцы проделали путь до Палестины и Вифлеема. За посохом пастуха звенит тишина.
Южный ветер, пропитавший волны, превращает их гребни в овечьи костяки на отмели. Осенние дожди смывают их оттиски в расщелины прибрежных скал. Поднявшись в облака, плывут они по небу к призрачным лугам. Повсюду они, даже когда их не видим. Под сухостоем лежат, завёрнутые в прах и ветер. В запахе шалфея они, в белизне камней, просоленных ураганами.